Книгу осилил с превеликим трудом, так и не сумев найти логического обоснования для столь огромного количества нуднейших отступлений, коими автор мучает читателя с первых до последних страничек. Выглядит это примерно так: «Я вам расскажу вот ещё что… Хотя надо ли? Впрочем, неважно. Ну, мне так кажется. Куда интереснее совсем другое. Как оно связано с тем, что я хотел рассказать? Не знаю. Просто вспомнилось. Так о чём я говорил изначально? Ах да! Значит… Так, стоп, я ещё кое-что забыл. Но вы потерпите». Весь этот бесконечный поток сознания раз за разом обрушивается на читателя, погружая его с головой на дно повествования, где совершенно нечем дышать. Выныривая обратно и спешно делая глоток воздуха, бедолага, едва предпринявший попытку разобраться в ситуации, отправляется обратно на самую глубину, где голова вновь наполняется мыслями о выживании, а не о смысле жизни или – хотя бы – смысле конкретного произведения.
Почти всё происходит в Латвии: на курортах, в пансионатах, кафешках, съёмных квартирах. Причём ещё в советские времена. Возможно, историкам и будет полезно почитать такое. Но динамики нет, фабула толком не прослеживается. А о хронологии и заикаться не следует, учитывая вышеупомянутые отступления, вынуждающие читателя барахтаться в пучине полнейшего непонимания.
У Дениса Драгунского много всего про политику, пиво, сигареты. Но куда больше – про многочисленные интрижки, влюблённости, включая неловкость при знакомствах. И когда ближе к концовке мальчик, беседующий – в компании какого-то дяденьки – с автором книги, решает уточнить у него, мол, почему все озвученные воспоминания ограничиваются лишь любовными похождениями, то мысленно невозможно не согласиться с этим наблюдательным и дотошным юнцом. Который, к слову, ещё и огрёб за свою нахрапистость.
Сам же я не смог не согласиться с Драгунским, когда он буквально процитировал меня примерно пятилетней давности: «Я обожал женщин, и преклонялся перед ними, и хотел служить им и получать в ответ такую же нежную преданную любовь. А не так, чтоб я ей – пинок по жопе и матюгами, а она мне – щец и в койку». Однако всё это сугубо личное. И, как следствие, почти никому не нужное. Мемуары для узкого круга людей. Высказался – успокоился – забыл.
С другой стороны, автор романа «Мальчик, дяденька и я» верно подметил: «Каждый кусочек опыта драгоценен, потому что это кусочек моей жизни. И другого точно такого же кусочка у меня не будет, не говоря уже о том, что другой точно такой же жизни не будет вообще ни у кого».
Сам я увидел в книге отдельную историю (часть главы «Мёртвый младенец»), схожую с собственной. А именно: ссору главного героя с отцом, из-за чего у батьки не выдержало сердце. И, по крайней мере в тот момент, кое о чём задумался. Без этого – без хотя бы малейших причин для активизации мыслительного процесса – литература становится никчёмной писаниной. Пустышкой. Фикцией для чьего-то необоснованного тщеславия.
А уж про грамотность в современной России и говорить страшно. Сильного корректора нынче днём с огнём не сыщешь. И когда видишь, как в романе Драгунского, «…три большие пластиковые стакана с пивом», но «…две копчёных рыбины», то удивляться уже нечему. Разве что – огорчаться.
Степан РАТНИКОВ.
