Лев Додин приятно удивляет авторским прочтением романа «Братья Карамазовы». Вместе с тем в режиссёрском почерке худрука МДТ – Театр Европы невооружённым глазом видны типичные для него ходы и составляющие, такие как минимализм в декорациях, ограничивающихся сценической мебелью, и отсутствие чётко выраженной игровой динамики. Так, в спектакле по мотивам произведения Фёдора Достоевского задействованы семь актёров, не обременённых суетными действиями, и примерно втрое больше стульев. Однако есть ещё один участник, чьё значение сложно переоценить. Это свет! Он создаёт на сцене гнетущую атмосферу. Под стать драматичному, психологически мощному сюжету. И на похвалы художнику по свету Дамиру Исмагилову поскупятся разве что театралы-новички, уснувшие в зале с непривычки.
Впрочем, надо признать, что пролог, объединивший в себе почти кромешную тьму, полнейшую тишину и невнятную статику, усыпит даже многих бывалых. Минут десять зритель вынужден бороться со сном и недоумевать, почему так безбожно затянуто начало постановки (безбожие, к слову, во всех смыслах царит на сцене). Суть столь неоднозначного хода проявляется лишь в самой концовке, ждать которую приходится три часа, не считая антракта. Выдержит не каждый. Но театр не для слабаков. Оные пускай дома сидят и бестолковые тридцатисекундные ролики посматривают вполглаза.
Спектакль, чья премьера состоялась в конце 2020 года, открывает Лёша Карамазов в исполнении Евгения Санникова. Он же и закрывает. Но вряд ли его будут помнить зрители, покидая театральные стены. Вне конкуренции – Митя Карамазов с его разгульностью, одиозностью и обречённостью в одном лице, с чистосердечным признанием своих многочисленных грехов, но нежеланием исправляться. Игоря Черневича сам Бог наградил такой многогранной ролью. Ролью, которая, как ни странно, не признаёт ничего божественного. За исключением разве что женских ножек. А демонстрировать их призваны Елизавета Боярская в образе Катерины Ивановны и Екатерина Тарасова в образе Грушеньки.
Соблазна предостаточно. Без него умопомрачение братьев Карамазовых и их отца-скупердяя не выглядело бы столь убедительным и в некоторой степени неизбежным, как эпилептические припадки Смердякова. Вот только под видом дамской распущенности и беспринципности прячется всепожирающее одиночество. А оно зачастую страшнее безденежья. Тогда как признавший существование Создателя одиноким себя уже не сочтёт. Если, конечно, не вздумает разувериться.
Степан РАТНИКОВ.
