Уроженка Херсона Александра Свиридова, после развала СССР перебравшаяся в Штаты, опубликовала в пятом номере журнала «Звезда» за 2024 год очередную повесть. «Дуэт на три голоса» состоит из трёх глав и эпилога. В центре внимания – пары, в судьбы которых непременно вмешивается кто-то третий: ребёнок, любовник, свекровь или ещё кто. Под парами подразумеваются не только мужья с жёнами, но также братья с сёстрами и иные родственные или дружеские дуэты. Пока одни голосят, другие – будто бы глухие или принципиально ноль внимания. Немудрено, что условные концерты выглядят по-дилетантски. И выступающим точно не приходится ждать аплодисментов.
А нечего, собственно говоря, игнорировать мечты партнёра, рукоприкладствовать, шнырять по чужим портфелям, кокетничать со случайными встречными, влезающими к тебе – причём изначально отнюдь не к тебе – через окно (автор называет это «блиц-близостью»). От вездесущих холодных отношений, описанных Александрой Свиридовой, читателю и самому запросто продрогнуть.
Вот как, скажите, можно любить человека и не хотеть от него детей? Или же – вдруг захотеть ребёнка, но неважно от кого? В таких дуэтах, включая стихийные, никакой гармонии – лишь бы ноту повыше взять да заглушить мычащего по соседству. И плевать, что связки надорвёшь. В этом смысле конец второй главы повести красноречив: «Марк встречал меня. Мы стояли на крыльце старого роддома. Странная пара: он без цветов, я без ребёнка».
Чернушную начинку «Дуэта на три голоса» обволакивает тонкий слой мистики, отчего вложенные автором смыслы, пожалуй, ещё более удивительны и трудноперевариваемы. И дело даже не в твистах, что ждут читателей в концовках глав, и не в печально известной многим саге о виртуальных дельфинах, вынуждающих представителей младого поколения резать вены. Настоящая загадка – удивительные перемены в поведении (и зрении) подростка, не то съехавшего с катушек, не то реально воспарившего над теми, кто не замечал его самого в мире бренном. «И всё бы ничего, если бы не этот вечный вопрос: зачем оно мне даётся – это знание? Чтобы сказать или чтобы знать и унести с собой в могилу?» – вопрошает Антошка, в некотором смысле всевидящий. Только не заглушает ли вот так отрок едва уловимый голосок автора? Голосок, словно пытающийся донести: дети часто видят то, что взрослые отказываются замечать в упор.
К форме произведения тоже есть вопросики. Так, начало порядком угнетает ввиду его лексической и стилистической скудости: «Она увидела его на пляже играющим в волейбол и остановилась, залюбовавшись. Вечером он подошёл на танцах. Она не удивилась, так как не сомневалась, что он видел днём, как она смотрела. Но он уверял и тогда, и годы спустя, что увидел её сам, первым». От доминирующих местоимений третьего лица быстро возникают рвотные позывы, хотя о тошнотворности отношений персонажей ещё не догадываешься. А ведь в первом же предложении повести сказано: «Девочку звали Кира».
Если это была какая-то писательская задумка (во всяком случае, каждая из глав имеет разных рассказчиков), то понять или разгадать её куда сложнее, чем превращение подростка из неприкаянного и ненавидимого («За всё, что Антон творил, его давно следовало убить, а рука не поднималась даже ударить. Первой болью, которую он мне причинил, было его рождение») в ясновидящего. Благо и для языка произведения характерны резкие метаморфозы. В самую лучшую сторону! Не оставляющую ни малейшего повода для претензий к тексту в целом. Только вряд ли есть смысл рассусоливать о слаженном дуэте двухголосого автора с читателем, который зациклен на словах, звучащих в голове на привычный лишь ему одному лад. Достаточно того, чтобы тяжёлая повесть не стала «выкидышем».
Степан РАТНИКОВ.
